Три блюза

Babe I’m gonna leave you…

Joan Baez.

Блюз первый.

Тайная жизнь нашей комнаты в общежитии начиналась с психоделии обложек дисков. Но, конечно, на этих кислотных разводах она не заканчивалась. Вместе с ними приплывали журнальчики, с которых на нас смотрели размалёванные красотки. Сначала это был безобидный «Пентхаус», потом дошла очередь и до крутого Hash Party, который нам подогнал один прожжённый тип, приторговывавший пластиком для барабанов. Девчонки там, конечно, были – пальчики оближешь, не то слово. Глаз не отвести, это факт. Мы, ясное дело, зависали над ними, рассматривали, обсуждали — а кто бы не стал? Да и вообще, надо же было держать марку. Ну, типа, мы же мужики, все дела.

Но если по-честному, вся эта лабуда была не совсем про нас. То есть, не то чтобы совсем мимо кассы… но как-то не заводило, что ли. Вся эта идеальность, наклеенные улыбки, будто их рисовали под копирку, — ну, вы понимаете. Было в этом что-то фальшивое, как будто тебя немного дурят. Музыка — вот что было по-настоящему круто, вот где был кайф, драйв и полный улёт. Закроешь глаза, врубишь на всю катушку, и ты уже не в этой общаге, прокуренной и пропахшей не пойми чем, а где-то далеко-далеко. И эти девицы с обложек уже не кажутся недосягаемыми, да и вообще становится плевать на них. Есть только ты, музыка и целый мир впереди, полный всяких ништяков и неведомых приключений. И пусть кто-то там думает, что мы просто дурака валяем и ничего не шарим в жизни. Нам-то что с того? У нас была своя правда, и она была куда круче всех этих журналов, вместе взятых, со всей их липовой красотой.

Мои друзья, молодая парочка студентов, иногда заваливались ко мне, чтобы уединиться, потому как сами они жили с родителями, и с местом для встреч у них была напряжёнка…

Второй

…Мисис Робинсон, Иисус тебя любит больше, чем ты думаешь… – выводили Саймон и Гарфанкел, а мы с Алиной целовались, будто завтра обещали конец света…

Третий

Кажется, мы стали известными. Ну, как известными… Сами понимаете, «известность» — это когда тебя знают не только в своей общаге…

Чу-ча, кукарача, буги, рок-н-ролл!

Достал из-под подушки страницы «Мастера и Маргариты». Эти наскоро сшитые вместе фотокопии мне дали всего на три ночи, но я заглотил их за одну. Захлопнул уже под утро, на сцене выпадения из окна. Похоже, вот она, настоящая свобода. Только для неё приходится умереть. — подумал я.

Не успела эта мысль толком оформиться, как в дверь нашей комнаты нерешительно постучали. Лёха, сидевший у окна в наушниках и бесшумно дёргавший струны своей гитары, кивнул в сторону двери: мол, открой, не видишь, я занят.

На пороге обнаружилась стайка школьниц, судя по всему, выпускниц, и среди них — она. Невысокая, стройная, вся такая ладная, как из того итальянского альбома эпохи Возрождения. Переговариваясь и посмеиваясь, девчонки с любопытством осматривали нашу комнату, завешанную обложками пластинок и мой «зиккурат» на тумбочке из Led Zeppelin, Pink Floyd, Yes, Genesis. Видно было, что для них всё это — неизведанный мир. Не каждый день увидишь живого студента физфака в естественной среде обитания.

— Мы, собственно, по делу, — неуверенно начала та, что зацепила меня. — У нас скоро выпускной, и мы хотели бы… В общем, не согласитесь ли вы сыграть у нас на вечере?